Маленькие секреты большой кампании

Шум вокруг вьетнамских подвигов (желающие подставят кавычки) Керри достиг совершенно непристойных размеров. Сам виноват, конечно. Идея, что храбрость на поле боя каким-то образом делает человека более квалифицированным для исполнения должности президента, сама по себе нелепа. Я еще понимаю, если б это был президент Ирака, скажем, которому физическая храбрость явно не помешает.

Правила игры, однако, таковы, что вьетнамский опыт либо его отсутствие играют важную роль в предвыборных кампаниях. Что и естественно - каждая страна нуждается в своих героях, особенно Америка с ее культом первопроходцев и одиноких ковбоев, а других способов массового производства героев после второй мировой не наблюдалось. Как еще сенатор может продемонстрировать, какой он крутой, особенно в наше военное, так сказать, время? Губернатор еще может сойти за одинокого ковбоя.

Лучше всего положение, конечно, у сенатора Маккейна, который был в плену, то есть получил статус героя, благополучно избежав связанных с этим неприятных поступков. Таких не слишком много, однако. Придется набраться терпения еще лет на 10-20, пока наконец ветераны вьетнамской войны не приобретут такой же отстраненно-мифический статус, как сейчас ветераны второй мировой. Хочется верить, что к этому моменту не произойдет больше ничего, требующего массового геройства, и усталые избиратели наконец обратят свое внимание на интеллектуальные качества кандидатов. Более вероятен, однако, вариант, при котором будущим политикам, желающим завоевать уважение масс, придется сначала послужить солдатами, полицейскими или пожарниками. Лично я предпочту пожарников.

Маленькие секреты большой кампании

Шум вокруг вьетнамских подвигов (желающие подставят кавычки) Керри достиг совершенно непристойных размеров. Сам виноват, конечно. Идея, что храбрость на поле боя каким-то образом делает человека более квалифицированным для исполнения должности президента, сама по себе нелепа. Я еще понимаю, если б это был президент Ирака, скажем, которому физическая храбрость явно не помешает.

Правила игры, однако, таковы, что вьетнамский опыт либо его отсутствие играют важную роль в предвыборных кампаниях. Что и естественно - каждая страна нуждается в своих героях, особенно Америка с ее культом первопроходцев и одиноких ковбоев, а других способов массового производства героев после второй мировой не наблюдалось. Как еще сенатор может продемонстрировать, какой он крутой, особенно в наше военное, так сказать, время? Губернатор еще может сойти за одинокого ковбоя.

Лучше всего положение, конечно, у сенатора Маккейна, который был в плену, то есть получил статус героя, благополучно избежав связанных с этим неприятных поступков. Таких не слишком много, однако. Придется набраться терпения еще лет на 10-20, пока наконец ветераны вьетнамской войны не приобретут такой же отстраненно-мифический статус, как сейчас ветераны второй мировой. Хочется верить, что к этому моменту не произойдет больше ничего, требующего массового геройства, и усталые избиратели наконец обратят свое внимание на интеллектуальные качества кандидатов. Более вероятен, однако, вариант, при котором будущим политикам, желающим завоевать уважение масс, придется сначала послужить солдатами, полицейскими или пожарниками. Лично я предпочту пожарников.

Утро 19 августа 1991 года

Я проснулась, встала, и вышла на кухню. На кухне сидел папа и смотрел телевизор. Он сказал: "Привет, а у нас переворот".
Убедившись, что это не шутка, я сказала всем, что еду на работу, а сама поехала в центр. Моя работа тогда называлась аспирантурой, и мое присутствие или отсутствие там никого не волновало. У меня были весьма смутные представления, где что происходит, но из рассказов о 68 годе я вынесла убежденность, что в таких случаях надо идти на Красную площадь с плакатами. Плакатов у меня не было, и я пошла так.

На Красной площади ничего не происходило, зато возбужденная толпа собралась на площади Революции. Какие-то люди зачем-то забирались на крышу входа в метро, то ли искать вдали танки, то ли речи толкать. Потом разнесся слух, что танки будут идти по улице Горького, и все двинулись в сторону Моссовета.

У Моссовета площадь была уже запружена народом. Я на всякий случай осталась на краю толпы и прикинула переулки, куда надо бежать, если начнут стрелять. Стрелять все не начинали. Потом действительно показался одинокий танк. Когда он доехал до площади, толпа окружила его так плотно, что несчастный танкист не мог никуда податься. Он чуть не плакал и говорил, что ничего не знает и с удовольствием поедет обратно, если ему освободят место, чтобы развернуть танк. Толпа не верила ему и места не давала. После кратких переговоров на танк забрались несколько людей и обещали проследить за тем, чтобы танк действительно поехал обратно.

Потом уже народ двинулся к Белому дому, а что было дальше, все знают. Я в конце концов поехала на работу, где все усиленно делали вид, что ничего не происходит. В последующие дни я еще там шаталась и наслаждалась атмосферой народного гулянья, всеобщего единения и окончательной победы добра. Пожалуй, это было последнее в моей жизни ощущение настоящего праздника.

Утро 19 августа 1991 года

Я проснулась, встала, и вышла на кухню. На кухне сидел папа и смотрел телевизор. Он сказал: "Привет, а у нас переворот".
Убедившись, что это не шутка, я сказала всем, что еду на работу, а сама поехала в центр. Моя работа тогда называлась аспирантурой, и мое присутствие или отсутствие там никого не волновало. У меня были весьма смутные представления, где что происходит, но из рассказов о 68 годе я вынесла убежденность, что в таких случаях надо идти на Красную площадь с плакатами. Плакатов у меня не было, и я пошла так.

На Красной площади ничего не происходило, зато возбужденная толпа собралась на площади Революции. Какие-то люди зачем-то забирались на крышу входа в метро, то ли искать вдали танки, то ли речи толкать. Потом разнесся слух, что танки будут идти по улице Горького, и все двинулись в сторону Моссовета.

У Моссовета площадь была уже запружена народом. Я на всякий случай осталась на краю толпы и прикинула переулки, куда надо бежать, если начнут стрелять. Стрелять все не начинали. Потом действительно показался одинокий танк. Когда он доехал до площади, толпа окружила его так плотно, что несчастный танкист не мог никуда податься. Он чуть не плакал и говорил, что ничего не знает и с удовольствием поедет обратно, если ему освободят место, чтобы развернуть танк. Толпа не верила ему и места не давала. После кратких переговоров на танк забрались несколько людей и обещали проследить за тем, чтобы танк действительно поехал обратно.

Потом уже народ двинулся к Белому дому, а что было дальше, все знают. Я в конце концов поехала на работу, где все усиленно делали вид, что ничего не происходит. В последующие дни я еще там шаталась и наслаждалась атмосферой народного гулянья, всеобщего единения и окончательной победы добра. Пожалуй, это было последнее в моей жизни ощущение настоящего праздника.