yucca

bbb подвигнул к воспоминаниям.

Я поступала на мехмат в 1982 году. Репетитор, к которому меня гоняли весь 10 класс, обещал моему папе, что устный экзамен я пройду. Обещания он не нарушил, поскольку я завалилась на письменном. Я решила 4 задачи из 5, но в одной сделала ошибку, хотя не очень серьезную, а в другой забыла в одном месте поставить минус. Причем этот минус имелся в черновике, и ответ был правильный, так что я наивно решила подать на апелляцию.

Всех, кто подал апелляцию, согнали в одну аудиторию, и сказали, что будут вызывать по одному. После чего несколько часов не происходило ничего. Это были, правда, несколько часов, проведенные в очень приятной компании, значительную часть которой составляли евреи. Далеко внизу на улице волновалась толпа родителей. Когда начало темнеть, стал обсуждаться вопрос, можно ли к ним из окна спустить веревку достаточной длины, чтобы они могли привязать к ней колбасу. Дальше теории, однако, дело не пошло, а кушать очень хотелось, и апелляционную комиссию найти было невозможно.

Наконец пришли пожарники и заявили, что университет пора закрывать. Тут комиссия объявилась и стала действительно вызывать всех по одному и со страшной скоростью всем отказывать. На мое робкое упоминание о черновике мне великодушно предложили выбрать, считать ли именно черновик окончательной версией экзамена. Это большого смысла не имело, и со мной вежливо распрощались. Имели право, вероятно.

После этого я пошла поступать в керосинку. Милая тетя-экзаменатор на устной математике, послушав меня пять минут, спросила, не из матшколы ли я случайно, и, получив утвердительный ответ, дала мне для порядка тривиальную задачку и отпустила. Проходной балл на прикладную математику в тот год был 23.5 из 25. Из матшколы была далеко не я одна. Через пару месяцев, перезнакомившись со своими однокурсниками, многие из которых заслуживали поступления на мехмат куда больше меня, я начала радоваться, что туда не поступила, и радуюсь по сей день.

Все-таки уязвленное самолюбие, как я сейчас предполагаю, заставило меня потратить еще годы жизни на получение PhD, вместо того, чтобы спокойно заниматься программированием. С другой стороны, PhD определенно сыграло свою роль в том, что я сейчас не ищу работу вместе с толпами других программистов, куда более квалифицированных, а сижу себе и пишу в ЖЖ на деньги налогоплательщиков. Вот так в жизни все приводит к неожиданным результатам.

Это случилось, когда я уже вовсю писала стихи, но еще толком не читала, то есть мне было лет 12-13. В отсутствие родителей я очень любила рыться в ящиках их письменного стола. Что, собственно, и не запрещалось, но тайком было интереснее. Каким-то чудесным образом там каждый раз обнаруживались новые и неожиданные вещи.

Однажды при очередных раскопках появилась на свет тонкая тетрадка, которой явно было немало лет. В тетрадке были почерком, не принадлежащим ни одному из моих родителей, записаны стихи без указания автора. Я прочла эти стихи на одном дыхании и почувствовала себя примерно как принц из сказки, который случайно нашел на чердаке замка портрет девушки необычайной красоты и тут же поклялся на ней жениться. Стихи были вот такие:

Мимо ристалищ и пастбищ,
Мимо храмов и баров...

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое...

Каждый пред Богом наг.
Жалок, наг и убог...

Еврейское кладбище около Ленинграда,
Кривой забор из сырой фанеры...

и еще несколько. Допрос родителей с пристрастием ни к чему не привел, они не знали ни имени автора, ни происхождения тетрадки. Я выучила все наизусть со второго раза и читала про себя, когда меня настигали тоска и одиночество. Красавица загадочно улыбалась с портрета и намекала, что все не так плохо, пока в мире есть любовь и тайна.

Через несколько лет я, наконец, прочла более поздние стихи Бродского и научилась их понимать и ценить еще больше. А все-таки с возрастом можно стать мудрее, богаче, сексуальнее, даже красивее, но такой незамутненной опытом чистоты взгляда уже не будет, и тайны тоже. Прошу прощения за банальность, добавляет мой взрослый, опытный и ироничный внутренний голос.

Начало здесь, здесь, здесь и здесь.


На следующий день утром мы с сожалением попрощались с Амстердамом и Паулем и поехали дальше. Первый попутчик бросил нас где-то посреди полей. Надо заметить, что в Голландии лесов не существует в принципе, по крайней мере там, где мы проезжали, поэтому нам грозила участь спать под открытым небом либо ставить палатку прямо в поле на виду у всех окрестных жителей. К счастью, мимо проезжал добросердечный фермер, который нас подобрал и развлекал рассказами о своей фермерской жизни. Конечно, это был человек сельский и необразованный, поэтому по-английски он говорил только чуть-чуть лучше меня.

Кто нас привез в Бельгию, я уже не помню. В Бельгии леса есть, но они огорожены забором со страшными надписями на всех языках «Частная собственность». В один такой лес мы все же залезли, но не осмелились разжечь примус и легли спать голодными. В какой-то момент на просеке близко от нас остановилась машина, и мы уже приготовились, что нас сейчас заметут. Но не замели. На следующее утро мы сбежали из частного леса, оставив его владельца в блаженном неведении.

Бельгийцы не были такими добросердечными, как голландцы, но все же кто-то из них подбросил нас до Антверпена и высадил на окраине. Мы решили посмотреть центр Антверпена и попытались выяснить, как туда попасть. Тут Y. жестом фокусника выудил из рюкзака антикварный путеводитель по Бельгии, доставшийся ему то ли от дедушки, то ли от прадедушки. Мы нашли в нем план Антверпена, отметили, как называется самая центральная улица и напали на проходящую мимо тетю с просьбой объяснить нам, как туда попасть. Некоторое время мы не могли понять, почему тетя смотрит на нас, как на ненормальных, и приписывали это своему дикому виду. Наконец, Y. стал показывать ей карту Антверпена и тыкать пальцем в место, куда мы хотели попасть. Тетя взяла наш путеводитель, посмотрела на год издания и залилась хохотом. Оказалось, что в былые времена Антверпен был во французской части Бельгии, и все названия улиц на карте были, естественно, французскими. С тех пор после долгих перипетий он стал голландским и улицы переименовали соответственно.

Старый Антверпен был не менее приятным, чем другие старые европейские города. Лучше всего запомнился огромный, хотя и недостроенный, позднеготический собор. Его единственная законченная башня заставляла думать не о камне, а о кружевах. К сожалению, собор со стороны площади тесно окружен домами и целиком его увидеть невозможно.

Выехав из Антверпена, мы почувствовали притяжение Парижа. Бельгиец, который нас подобрал, ехал в Брюссель, но идея погулять по Парижу его захватила и он решил направиться прямиком туда вместе со своей девушкой. Надо было, однако, спросить и девушку. Для этого он притащил нас в Брюсселе в больницу, где они вместе должны были навещать только что родившую подругу. Чтобы к роженицам пускали кого угодно когда угодно, да еще такого антисанитарного вида типов, как мы, я еще тогда не видала. Отдельных палат тоже.

Увы, девушка не загорелась идеей немедленно поехать в Париж, и мы, не успев изучить Брюссель, двинулись дальше. И до заветной цели нас довез с ветерком веселый итальянец, который все уговаривал нас поехать с ним дальше, в Италию. Мы обещали, что в следующий раз обязательно.

Итальянец высадил нас у метро, и на этом эпопея закончилась. Про Париж я рассказывать не буду. Париж хорош, но прогулки по нему – это уже другой жанр. Нет, одно приключение нас не миновало. Мы попытались залезть на Монмартр с неправильной стороны, из негритянско-арабского района, и по дороге нас ограбил здоровенный негр. Ограбил, как мне показалось, чисто по-французски, то есть, размахивая небольшим ножичком, неторопливо вытащил из сумки кошелек, из кошелька деньги, кошелек закрыл и положил обратно в сумку, потом проделал ту же методичную процедуру еще раз, развернулся и на большой скорости скрылся за поворотом. Наверно, можно было как-то сбежать, но сработал фактор удава и кролика, к тому же денег было не слишком много. Мы из чувства долга пошли в полицию, где полицейские пожали плечами и сказали, что такое у них случается каждый день. Надо заметить, что моя подруга довольно долго жила в этом районе без всяких проблем.

Обратно мы доехали более быстрым способом – нашли по объявлению попутчика-поляка, возвращавшегося на машине домой с заработков, проехали Польшу на электричках (без билетов, разумеется) и так же Белоруссию, но уже с билетами.

На Y., Голландия произвела такое сильное впечатление, что он потом поехал туда учиться в аспирантуре, но только на год или два, не помню. Потом все равно, как и я, сбежал в Америку, где нельзя путешествовать стопом, зато можно много лет учиться. Сегодня он как раз защищает диссертацию. Наши пути давно разошлись, и он, наверно, не читает ЖЖ, но все равно - спасибо за приятные воспоминания!

ilyavinarsky навел на забавную дискуссию. По этому поводу мне захотелось записать для потомства, как мы жили при социализме.

Жили мы, прямо скажем, неплохо. Эдакий советский middle class. Мама - кандидат наук, папа закончил мехмат, работал на разных работах с неопределенно-техническими обязанностями, плюс готовил школьников в вуз, что его зарплату практически удваивало. Дедушка - химик, изобретатель, герой труда, орденоносец, потом персональный пенсионер. Бабушка после замужества не работала.

Благодаря дедушке у нас была дача и неплохая по советским меркам квартира. Остальное добывалось различными способами. Мой папа, будучи глубоко порядочным человеком и никогда не употребляя слов крепче чем "сволочь", тем не менее умел наладить взаимопонимание с самыми разнообразными типами. Сеть его контактов постоянно росла. Таким образом добывался самый разнообразный дефицит по схеме "ты - мне, я - тебе". В этой схеме папа служил не источником дефицита, а посредником (ты мне билет на юг, я тебя познакомлю с директоршей обувного магазина).
Еда добывалась разными способами. Вечно занятый папа закупал все оптом (из-под прилавка, разумеется): шмат мяса, ящик конфет, связку колбасных батонов. Скоропортящиеся продукты покупались обычным способом: в булочной, молочной, овощном, гастрономе, которые, естественно, все были далеко друг от друга. Яблоки росли на даче, осенью мы с папой ездили их собирать и мама всю зиму пекла яблочные пироги. За картошкой ездили куда-то далеко на восток, за пределы Московской области, и закупали опять же на всю зиму. Дедушка получал заказы с гречкой, шпротами, икрой. На рынке в сезон покупали фрукты, овощи, творог.
Машину папа менял каждые несколько лет. Поскольку машины давали только по записи на работе, и вторую, конечно, не давали, в ход шли разные друзья и родственники, например, упоминавшаяся ранее тетя, которая на этой почве поссорилась с Жириновским. Жириновский тоже хотел машину и накатал на тетю телегу, что она берет машину не себе. Что было чистой правдой, но начальство любило тетю больше, чем Жириновского, и машина досталась ей. Гараж, добытый, разумеется, по блату, находился на расстоянии получаса ходьбы пешком, поэтому на работу папа чаще ездил на общественном транспорте (попробуйте объяснить это американцу).
Со шмотками было сложно. Знакомая директорша обувного магазина периодически звонила и говорила, например: "Приезжайте немедленно, к нам привезли сапоги". Папа заезжал за мной и мамой и мы ехали мерить сапоги. Мне они чаще всего не подходили.
Та же тетя, которая работала в издательстве "Мир", периодически получала небольшие валютные гонорары, которые выдавались в виде талонов в "Березку". Таким образом нам иногда перепадали импортные вещи, но редко. В "Березке" выбор тоже был не фонтан, к тому же при виде подозрительных охранников у входа мое сердце уходило в пятки. Основным источником вещей были турпоездки за границу. Мы ездили в Болгарию, привезли оттуда кучу всего, включая отвращение к соотечественникам, ломившимся толпой в болгарские магазины с воплями: "Вы здесь не стояли!". Однажды там же в Болгарии папа вечером пошел "на дело": купил у фарцовщика возле валютного магазина доллары и на эти доллары купил мне там джинсы. Мы три дня дрожали, что вот-вот за нами придут, но не пришли. Мама как-то съездила даже в Финляндию и ухитрилась на выданные 50 долларов накупить кучу всего. К счастью, у нас с ней был одинаковый размер одежды. Кроме того, конечно, за границей бывали друзья, знакомые, сослуживцы, которые продавали то, что не подошло их женам, мужьям или детям. Тетки приносили шмотки на работу, мужчин выгоняли и все женщины по очереди принимались их мерить.
Весьма популярны были магазины соцстран типа "Белграда", "Будапешта", и особенно "Лейпцига", которые все были у черта на рогах и в дни, когда "выбрасывали" дефицит, плотно набиты народом. Если кто-то шел по улице и видел большую очередь, надо было немедленно ее занять и звонить всем знакомым, которые могли бы приехать. Самая длинная очередь на моей памяти (несколько часов) была за индийским постельным бельем, его вообще продавали из какой-то подворотни рядом с домом папиного друга, который нас об этом и оповестил. Ну и, наконец, мама неплохо шила и вязала, хотя скорее по необходимости, чем от любви к рукоделию.

Были очереди, которые занимали с ночи - за билетами в театр, кажется, и не помню еще за чем. Меня такое не привлекало, поэтому я ходила в театр на лишнего билетика. У мамы была знакомая в театральной кассе, но самые дефицитные билеты, скажем, на Таганку, до кассы не доходили. Если надо было поехать отдыхать, то папа часто брал билеты на меня и всех моих друзей через знакомую кассиршу. Тем не менее я успела оттрубить достаточное количество часов в вокзальных очередях, о чем и вспоминаю с содроганием.

Надо сказать, что я не унаследовала папиных талантов и полностью лишена умения давать взятки и заводить знакомства с директорами магазинов. Что, к счастью, уже и не актуально.

Начало здесь, здесь и здесь.

Амстердам, в свою очередь, был самым замечательным на свете городом. Первое впечатление – немыслимая концентрация дикого и просто странного вида людей на улицах, причем очевидно безобидных. Непривычно. Следующим городом, где я такое встретила, был тот, где я сейчас живу.

Каналы, каналы, остроконечные крыши, на каналах попадаются яхточки, аккуратно пришвартованные к набережной, на набережной перед сходнями – коврик и горшки с цветами. Решают жилищную проблему.

Сердечно распрощавшись с попутчиком, мы забрали рюкзаки и пошли стучаться к незнакомому другу, назовем его, скажем, Паулем. Он тоже жил в старом городе. Позвонив в дверь его квартиры, мы не дождались ответа и сели на лавочке напротив ожидать возвращения хозяина. Пока мы ждали, из пивного бара в соседнем доме вышел человек, заинтересовался двумя бродягами и, узнав, кто мы такие, вынес нам по стакану пива. К сожалению, я пива не пью, так что Y. пришлось выпить за двоих.

Тем временем стемнело, и мы уже начали сожалеть, что так опрометчиво не взяли телефона у нашего попутчика. В одном из окон первого этажа зажегся свет, и мы решили постучаться в окно и спросить у обитателей, не знают ли они что-нибудь о судьбе своего соседа. Обитатель вышел и оказался Паулем собственной персоной. Таким образом он узнал, что у него не работал звонок.

Пауль проходил альтернативную службу в армии, то есть занимался тем же, что и на гражданке (физикой), но в другом месте и за маленькую зарплату. Зарплата была такой маленькой, что он ощутимо грустнел, когда мы уплетали его ужин, хотя, как человек вежливый, старался этого не показывать. Зато потом научил нас экономить воду при мытье посуды.

На другой день мы пошли шататься по городу. Зашли в художественный музей, который меня не впечатлил – в Эрмитаже Рембрандта и Рубенса побольше. Музей Ван Гога, к сожалению, был закрыт. Потом мы пошли на вещевой рынок, где Y. пытался продать какому-то веселому негру свой фотоаппарат, а тот ему, в свою очередь – ушанку с пятиконечной звездой. Фотоаппарат, к сожалению, не пошел, как он не пошел и в Польше, и негр посоветовал нам в следующий раз привезти детский микроскоп. В оправдание Y. необходимо заметить, что фотоаппарат его настойчиво просили продать какие-то родственники. Кроме того, он привез с собой несколько марок, предположительно имевших большую ценность. Забегая вперед, доложу, что в парижском филателистическом магазине ему объяснили, что марки поддельные.

Начало здесь и здесь.

Супер-автомобиль выплюнул нас на бензоколонке недалеко от границы с Голландией, где мы и проторчали полдня. Немцы в Голландию не хотели, у них были дела дома. Наконец, когда мы уже совсем отчаялись, явился ангел-спаситель в лице молодого парня в потрепанной машине, заднее сиденье которой занимало дерево в горшке. Он оказался восточным немцем, ехавшим к своей девушке в Голландию. Растение потеснилось, и мы влезли, хотя мне пришлось ехать в обнимку с рюкзаками. У меня плохая память на имена, но этот милый человек заслуживает, чтобы его как-нибудь звали в этом рассказе, поэтому назовем его Петером.

Петер сказал, что мы поедем через границу не по главному шоссе, а по мелким дорогам, потому что иначе его машину не пустят в Голландию как не прошедшую техосмотра. Так мы и сделали. Через какое-то время Петер заметил, что мы уже в Голландии. Никаких следов границы не было и в помине, даже дорожного знака.

Пока мы ехали, мы с Петером стали лучшими друзьями, и он пригласил нас в гости к своей девушке. Девушка жила в городе Арнем (Arnhem), милом, аккуратном, с булыжными мостовыми, велосипедными дорожками и приветливыми людьми, говорящими на трех-четырех языках – в общем, голландском. Она и несколько ее друзей жили полукоммуной, то есть снимали большой дом, скидывались на еду и готовили по-очереди. Из того, что они готовили, единственным запоминающимся блюдом были бутерброды с шоколадными крошками, которые я и ела на завтрак, обед и ужин после того, как гостеприимные голландцы пригласили нас остановиться у них на пару дней.

Следующий день мы гуляли по городу, а еще через день одна из девушек этой коммуны позвонила своему бойфренду в Амстердам и объявила ему, что к нему едут гости в виде двух замечательных русских хитчхайкеров. Бойфренду на это возразить было нечего.

Утром мы вышли на окраину Арнема и почти сразу поймали машину в Амстердам. Водитель ее проникся к нам отеческими чувствами и очень жалел, что не может пустить нас ночевать, поскольку у него уже ночуют другие иногородние гости. Но в крайнем случае он был готов нас тоже пустить. Мы гордо заверили, что нам есть, куда идти, и крайнего случая не предвидится.

Наш незнакомый амстердамский друг должен был появиться дома только к вечеру, поэтому водитель предложил показать нам город. Для этого он притащил нас к своему приятелю, который держал в центре мастерскую по ремонту обуви, и предложил нам оставить у него рюкзаки, что мы и сделали. Надо ли уточнять, что я все больше утверждалась в мысли, что голландцы – самый замечательный на свете народ.

Начало здесь.

После этого нам повезло, и мы поймали поляка, который ехал в Западную Германию. Можно было бы сказать, что мы проскочили Восточную Германию с ветерком, но это было не совсем так, поскольку там происходил бесконечный ремонт дороги, так что это была скорее не езда, а ерзанье. Но вот внезапно Восточная Европа осталась позади, и перед нами был автобан! Но дальше нам было не по дороге, и добрый поляк высадил нас на бензоколонке и уехал куда-то в Дюссельдорф.

Пора было устраиваться на ночлег, но рядом с бензоколонкой поставить палатку было негде. Зато на другой стороне шоссе нас манил аккуратненький хвойный лесок на холме. И тут мы осознали, что первый раз в жизни видим перед собой дорогу, которую нельзя перейти пешком. По крайней мере, не превратившись при этом в лепешку.

Меж тем небо становилось все темнее, а лесок все заманчивее . После недолгих поисков обнаружилась дорога, проходящая под автобаном, и мы залезли на холм и расположились на ночлег. Оттуда открывался замечательный вид на городок с острыми черепичными крышами, настолько идиллический, что трудно было поверить, что это не иллюстрация к сказке братьев Гримм. Я почему-то стала представлять себе, как из него приходят страшные немецкие полицаи и конфискуют нашу палатку, а нас самих тащат в страшную немецкую кутузку.

Ничего такого, однако, не случилось, и на следующее утро мы написали на картонке большими буквами слово «Paris» и пошли ей размахивать. В нашей безграничной наивности мы даже пытались минут 5 ею размахивать, стоя на обочине автобана, пока до нас не дошло, что водители, если и заметят нас там, то, пока осознают, что они видели, будут уже за горизонтом. Тогда мы перешли на обочину выезда с бензоколонки и обнаружили, что у нас есть конкуренты. Но как нас, так и их выезжающие с бензоколонки люди пока игнорировали.

Через короткое время подъехали на машине страшные немецкие полицаи и безукоризненно вежливо на ломаном английском объяснили всем, что стоять тут нельзя. Конкуренты отошли, подождали, пока полицейские уедут, и вернулись на прежнее место. Мы сделали то же самое.

Таким манером мы поймали одного очень солидного немца, который прокатил нас на шикарном казенном джипе со скоростью 220 км/час. Мне все время казалось, что мы вот-вот взлетим, и я стала понимать восторженные рассказы о немецких дорогах, мысленно прикидывая, через сколько секунд мы бы на такой скорости полетели в кювет на шоссе Москва-Ленинград. К сожалению, по пути нам было недолго.

(Продолжение следует)

Осенью, кажется, 91-го года моя подруга, уже несколько лет жившая в Париже, пригласила меня в гости и прислала деньги на билет.
Одной ехать было скучно, поэтому я позвала с собой некоего замечательного во всех отношениях молодого человека, назовем его Y. Поскольку деньги были только на один билет, то я решила, что мы поедем автостопом.

Как мы добывали все необходимые визы, это вообще отдельная история. Началось с того, что сомнительная контора, сделавшая нам паспорта в рекордные сроки, утверждала, что размытая печать, в них стоящая – это и есть французская виза. Сотрудник французского консульства, к которому я на всякий случай обратилась за подтверждением, долго смеялся. Пришлось получать визу отдельно, для этого покупать билет на самолет, потом его сдавать и покупать билет на поезд, чтоб получить транзитные визы, ну и так далее. Тем не менее все это было сделано с немыслимой скоростью, и мы сели на поезд, отправлявшийся в Польшу. Последний раз, когда нам понадобилась какая бы то ни было виза, был на советско-польской границе.

Y, помимо того, что был замечательным во всех отношениях, обладал еще специальным талантом в организации путешествий нетрадиционным способом. Но такой способ был ему внове, и начали мы неправильно.

Мы вышли из поезда на первой же польской станции и пошли искать бензоколонку, потому что некая знакомая Y. сказала ему, что ловить машины надо на бензоколонках. Она не уточнила, что бензоколонки должны быть не в городе, а на трассе. Минут через 10 стояния на бензоколонке мы сами пришли к этому выводу и отправились искать трассу. Откуда-то у нас возникла идея, что Варшавы надо избегать, и следующие два дня мы провели в основном на обочинах идиллических дорог, машины по которым ездили с частотой раз в полчаса. Добрые души, однако, находились. Y., сидя на переднем сиденье, мужественно развлекал водителей беседой на смеси русского, польского и абстрактно-славянского.

После того, как мы доползли так до Торуни, некий деловой молодой человек просветил нас, что в Польше можно ездить на поезде без билета, а когда попадется контролер, говорить, что нет денег, слезать и садиться на следующий поезд. Так мы и доехали до Познани с ветерком, не встретив ни одного контролера.

В Познань мы попали уже поздно вечером и, сидя на вокзале, стали соображать, где ночевать. Вернее, соображал Y., а я только клевала носом. Откуда-то появился план Познани, а на нем недалеко от вокзала обнаружился хостел. Мы туда пошли и узнали что койка стоит аж доллара три. После чего Y. вытащил опять план Познани, ткнул пальцем в неопределенное зеленое пятно на краю плана и сказал: «Мы будем ночевать здесь!», решив, вероятно, что людям, имеющим палатку, платить за ночлег негоже. Мне было уже настолько все равно, что я не попыталась указать на иррациональность такого поведения со стороны людей, имеющих в заначке 300 долларов. Генеральный план, конечно, был прокутить их в Париже.

В результате мы долго куда-то ехали на электричке, потом долго куда-то шли по пустому шоссе, пока не пришли к тому самому зеленому пятну и, натыкаясь в полной темноте на деревья, не поставили там палатку. Когда мы наутро проснулись в миниатюрной, идиллической и совершенно безлюдной роще, мое уважение к талантам Y. стало безграничным.

(Продолжение следует).

А я когда-то проходила летнюю практику у Березовского в ИПУ.
К сожалению, написать воспоминания не смогу, поскольку практика выглядела так: сначала я к нему пришла, и он отправил меня писать программу; через месяц я принесла ему программу, и он сказал: "Угу" или что-то в этом духе и подписал бумажку о том, что я прошла практику успешно.
Наверняка уже далеко идущие планы обдумывал.

Вот этим навеяло...

Небольшая коллекция моих любимых этих самых домогательств:
Один симпатичный тип в метро начал разговор со слов: "Разрешите вторгнуться в ваше личностное пространство". К сожалению, я опаздывала в институт, и не разрешила.
Один очкастый тип в букинистическом магазине на Котельнической начал разговор со слов: "Вы не знаете, у них есть книги по натурфилософии?"
Один несимпатичный тип в Ленинке предлагал мне сняться в его документальном фильме про искусственный интеллект ( в качестве кого, интересно?!)

Вообще мне везло на странных типов. Очевидно, нужно слегка поехать крышей, чтоб оценить мои прелести. (К моему мужу это не вполне относится). Большинство из них, впрочем, были вполне симпатичные.

С одним, наоборот, не особо приятным мне типусом я познакомилась на каком-то еврейском сборище. На еврейские сборища я довольно быстро перестала ходить, но он с немыслимым упорством попадался мне навстречу всегда, когда я оказывалась в центре Москвы, и с энтузиазмом завязывал беседу, точнее, бесконечный монолог. Это повторялось столько раз, что я стала избегать центра. Наконец, я поехала в гости к родственникам в Иерусалим, надеясь наконец спокойно погулять по городу. И кто же, вы думаете, попался мне навстречу на улице Бен-Иегуда? Клянусь, все так и было. Но на этом, видимо, его сверхъестественные возможности истощились, и случайные встречи прекратились.